Становление постмодерна, как правило, связывается с событиями, происходящими исключительно в области философии, науки, искусства, политики, то есть, если воспользоваться терминологией Маркса, в сфере надстроечных явлений. Складывается такая ситуация, что за рамками остается такой существенный фактор для становления и развития постмодернистских тенденций, как преобразования в производственной сфере. Известно, что эти изменения наиболее адекватно описываются теорией постиндустриального общества, основу которой положили Д. Белл, Д. Рисман, А. Тоффлер, З. Бжезинский, Дж. Гэлбрейт, А. Турен и др. Сам термин "постиндустриальное общество" родился в США – на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов американский социолог Даниел Белл широко его использовал в своих лекциях для характеристики нового этапа американского капитализма. Первоначально постиндустриальное общество рассматривалось в рационалистических понятиях линейного прогресса, экономического роста и повышения благосостояния, связанных с процессами технизации труда. Затем этот термин наполняется новым содержанием. С конца 60-х начинает развиваться теория постиндустриального общества (1), отличительными чертами которого называют массовое распространение творческого, интеллектуального труда, качественно возросший объем и значение научного знания и информации, развитие средств коммуникации, преобладание в структуре экономики сферы услуг, науки, образования, культуры над промышленностью и сельским хозяйством. Постиндустриальное общество начинает рассматриваться как качественно новая ступень развития не только Запада, но и всего человечества (2). В 70-е и 80-е годы концепция постиндустриального общества развивается главным образом как футурологическая и социологическая теория, призванная описать воздействие новейших информационных технологий на социум. Так, Д. Белл заявляет, что в наступающем столетии решающее значение для экономической и социальной жизни, для способов производства знания, а также для характера трудовой деятельности человека приобретет развитие нового социального уклада, зиждущегося на телекоммуникациях. Становление, постиндустриального общества он связывает с развертывающейся революцией в организации и обработке информации и знаний, в которой центральную роль играет компьютер (3). Компьютер, по мнению американского социолога, является символом и одновременно материальным носителем технологической революции – именно компьютер коренным образом трансформирует общество второй половины ХХ века (4). Таким образом, ключевая роль в новом обществе отводится информации и электронным средствам, обеспечивающим техническую базу для ее использования и распространения. В связи с этим, широкое распространение получил термин "информационное общество", в общем-то, дублирующий понятие "постиндустриальное общество", и использующийся для обозначения цивилизации, в основе развития и существования которой лежит особая субстанция, именуемая "информацией", обладающая свойством взаимодействия как с духовным, так и с материальным миром человека и, тем самым, определяющая одновременно и социокультурную жизнь человека, и его материальное бытие.
Следует отметить, что у теоретиков постиндустриального общества не наблюдается единого мнения по поводу названия новой стадии социального развития – так для ее характеристики наряду с понятием "информационное общество" используются довольно широкий спектр эпитетов: "сверхиндустриальная цивилизация" (Тоффлер), "научное общество" (М. Понятовский), "телематическое общество" (Д. Мартин), "технотронное общество" (З. Бжезинский). Но чаще всего для обозначения нового общества употребляются термины, содержащие приставку "пост". Так, У. Дайзард отмечает, что стремление выразить сущность нового информационного века вылилось в целый калейдоскоп определений. Дж. Лихтхайм говорит о постбуржуазном обществе, Р. Дарендорф – посткапиталистическом, А. Этциони – постмодернистском, К.Боулдинг – постцивилизационном, Г. Кан – постэкономическом, С. Алстром – постпротестантском, Р. Сейденберг – постисторическом, Р. Барнет вносит в этот калейдоскоп прагматическую нотку, предлагая термин "постнефтяное общество". Большинство этих эпитетов восходят к понятию "постиндустриальное общество", популяризованному гарвардским социологом Д. Беллом. Общая приставка этих терминов, по мнению Дайзарда отдает каким-то осенним чувством увядания, свойственным нашему веку, – ощущением конца (5). Что касается "ощущения конца", то с этим можно согласиться, но, конечно, не "конца света", а скорее законченности определенной исторического и мировоззренческого периода. А употребление терминов, содержащих приставку "пост" для характеристики наступающей эпохи во многом обусловлено тем, что она находится лишь в стадии становления, и у теоретиков в полной мере не сложился ее образ, позволивший бы им оперировать более содержательными понятиями.
Идеологи постиндустриального общества в своих социально-философских построениях предлагают особое видение исторического процесса, которое можно охарактеризовать как трехстадийную концепцию. Они утверждают, что социум проходит три стадии развития – аграрное или доиндустриальное, индустриальное, постиндустриальное или информационное общество. Так, рассуждая в рамках данной парадигмы, Тоффлер называет зарождающуюся цивилизацию "обществом третьей волны", хотя, следует отметить, этот эпитет получил меньшее распространение и, в общем-то, для научного понятия носит несколько образный и излишне метафоричный характер.
Так или иначе, наиболее распространенными понятиями, применяемыми для обозначения новой стадии социального развития, будут "постиндустриальное общество" и "информационное общество". Возникает вопрос, какое из них наиболее адекватно описывает реальность на рубеже третьего тысячелетия, и какому из них отдать предпочтение? По сути дела, данные термины являются близкими, если не идентичными по своему содержанию, ведь постиндустриальное общество по существу является информационным, так как определяющим в нем видом деятельности является информационная деятельность. В этом смысле понятие "информационное общество" более конкретно чем "постиндустриальное", но, вместе с тем, их общий недостаток в том, что они в определенной мере абсолютизируют научно-технологическую составляющую наступающей эпохи, а последняя отнюдь не исчерпывает всего социокультурного пространства. Очевидно, наиболее заметными процессами, характеризующими современное общество, будут процессы информатизации, но, нельзя не отметить, что наряду с ними происходят и другие, не менее знаковые для эпохи события, например, смена мировоззренческих установок, изменение подходов в научном познании, пересмотр ориентиров в социально-политической практике и т.д.. Таким образом, характеристика общества в качестве "информационного" или "постиндустриального", указывает на довольно ограниченный срез социальной действительности, главным образом, связанный с развитием новых информационных технологий, что уместно на социологическом уровне рассмотрения, но недостаточно для философского обобщения всей совокупности перемен, происходящих в обществе конца второго тысячелетия.
С философской точки зрения более удачным для обозначения формирующейся с конца 60-х годов социокультурной реальности будет понятие "постмодерн", так как, по сравнению с "информационным обществом", оно является более общим по своему объему, и с его помощью можно охватить практически все сферы и подсистемы общества. Собственно говоря, теорию постиндустриального общества правильней будет считать одной из социологических доктрин, выражающих постмодернистское мировоззрение. Но значение этой теории для осмысления сущности постмодерна довольно велико, так как она дает ключ к пониманию научно-технической основы постмодерной культуры. Исходя из этого предположения, попытаемся сопоставить постмодернистские тенденции в культуре с результатами распространения новейших технологий, характеризующих постиндустриальное общество и отличающих его от предшествующих стадий развития социума.
Как уже отмечалось, когда описывают постмодерное общество, то, как правило, рассматривают произошедшие в последние десятилетия ХХ века изменения в культуре и при этом оставляют за бортом достижения научно-технического плана. Или, в лучшем случае, разграничивают понятия "постиндустриальное" и "постмодерное", относя первое к обществу, а последнее к культуре, проводя между ними искусственный рубеж. Быть может, подобные взгляды связаны с ощущением несовместимости постмодернистского мировоззрения, которое отказывает разуму в его притязаниях на всемогущество, и теорией постиндустриального общества, отдающей фундаментальную роль информационной деятельности, невозможной без посредничества науки и техники, то есть, в итоге, рационального знания. Но существуют ли реальные основания для того, чтобы считать постмодернизм антисциентизмом? Если постмодернизм отвергает глобальные проекты переустройства мира средствами разума или метарассказы тотализирующие социальную реальность, то это еще не значит, что он выступает вообще против развития научных технологий. Да и возможно ли говорить о современном обществе, рассматривая его вне технологического контекста: уже сам факт, что данный текст, набран на клавиатуре персонального компьютера и опубликован в Интернете, а не напечатан на пишущей машинке и издан в бумажном журнале, говорит сам за себя. Влияние новейших электронных технологий на жизнь общества и отдельного человека столь велико, что попытка абстрагироваться от них при рассмотрении любой области реальности конца ХХ века, едва ли выглядит разумной. Постмодернизм признает технологический характер современности и стремится осмыслить и воплотить его в своих категориях. Если обратиться к классической работе Ж.Ф Лиотара "Состояние постмодерна", то в ней вхождение в общества в постсовременный период французский философ связывает с процессами всеохватывающей информатизации, которые стали одной из причин изменения статуса знания и возникновения специфического постмодернистского видения мира (6).
С целью обоснования заявленной позиции, рассмотрим в чем именно сходятся постмодернистская и постиндустриальная теории, и на основании чего возможно провести между ними параллели. В этой связи обозначим специфику происходящих изменений в экономике развитых стран Запада в последние десятилетия. В производственной сфере главные перемены в основном связаны с переходом от массового характера производства к мелкосерийному – принцип стандартизации постепенно сменяется принципом разнообразия. С технической точки зрения, это стало возможным благодаря внедрению новейших компьютерных технологий. В свою очередь, успех технологий, разрушающих унифицированный подход в производственно-экономической сфере, во многом обусловлен стремлением человека вырваться из оков единообразия, которые породила механизация докомпьютерного периода. С философской точки зрения, массовое производство и потребление, массовое тиражирование культурных стандартов и норм восприятия действительности, является выражением примата целого над частным, общего над отдельным, единого над множественным. Подобные установки свойственны индустриальной стадии капитализма, которая наиболее полно выражает идеологию модерна как "великого проекта" европейской культуры. Многие считают апофеозом модерна лагеря Дахау и Освенцим(7), в которых радикальным образом устранялись национальные различия (путем устранения самих наций), но есть и другая, не менее показательная сторона модернистского проекта – устранение различий между людьми под воздействием массовых технологий. Трудно вести речь об индивидуальности в индустриальном модернистском обществе, когда миллионы людей просыпаются в одно и тоже время, затем покидают свои квартиры, устремляясь в переполненном транспорте из пригородов к месту работы, где их ждет рутинный механический труд. Отработав положенные часы, они одновременно возвращаются в свои типовые квартиры, где проводят досуг читая одинаковые газеты и смотря одни и те же телепрограммы, предлагаемые индустрией бездумного времяпровождения. Почти в один момент со своими соседями они гасят в комнатах свет, а следующий их день будет мало отличаться от предыдущего. У человека не только не остается времени побыть наедине с собой, о чем в свое время говорил Герберт Маркузе(8), но и вообще возможности быть собой. Таков итог подмены индивидуальных ценностей общими идеями, которые при использовании индустриальных технологий превращают общество в тотальность, подавляющую конкретную личность.
Возможность преодоления подобной ситуации теоретики постиндустриального общества видят в развитии технологий, главным образом электронных, то есть, резервы гуманизации техники, по их мнению, следует искать в развертывании самого технического прогресса, а не отказа от него. Как уже отмечалось выше, только с развитием компьютерной технологии, стал возможным отход от массификации производства – производство стало более гибким и нацеленным на удовлетворение самых разнообразных потребностей. Но, вместе с тем, связывать переход к новому историческому периоду только лишь с научно-техническими достижениями, было бы не слишком корректно: в этом случае имел бы место отход на позиции технократизма, что идет в разрез с постмодернистским мировоззрением, так как утверждает приоритет одной сферы над всеми остальными. Рассуждая в данном русле, Тоффлер подчеркивал, что демассификация производства происходит параллельно с утверждением новых стилей труда, новых ценностей, нового разнообразия, и эти изменения не сводятся только лишь к экономической сфере, они носят глобальный характер, проникая во все области жизнедеятельности людей. По его мнению, изменения в неэкономических сферах как раз и помогут определить, что происходит в сфере экономической (9). Пожалуй, именно Тоффлер, был наиболее глубоким мыслителем из плеяды теоретиков постиндустриального общества; именно он подчеркивал масштабность изменений в обществе конца ХХ века, выводя их далеко за рамки технических и телекоммуникационных новаций. "Во все большей степени, – отмечал он, – люди осознают, что вокруг нас формируется новая культура. И дело не только в компьютерах… Это новые установки по отношению к труду, полу, нации, досугу, авторитетам и так далее"(10). Таким образом, можно сделать вывод, что преобразования в производственно-экономической и научно-технической сферах следует описывать в контексте общекультурных изменений, происходящих в последних десятилетиях ХХ века, то есть исходя из реалий культуры постмодерна и особенностей постмодернистского мировоззрения.
Для того чтобы получить интегральную картину общества, называемого постиндустриальным или информационным, охарактеризуем его в терминах постмодернистской философии. Будем исходить из того, что основными категориями, описывающими реальность постмодерна, являются плюрализм, децентрация, неопределённость, фрагментарность, изменчивость, контекстуальность. Рассмотрим, какие реальные процессы в обществе "третьей волны" могут быть описаны с помощью данных понятий.
Принципы плюрализма, децентрации, фрагментарности, являющиеся определяющими для постмодернизма, выражаются прежде всего в утверждении разнообразия как основного лейтмотива постиндустриального общества. Если говорить об экономике, то разнообразие обнаруживается не только в типах техники, товарном ассортименте и видах услуг, но и в потребности в широком спектре различных профессий. Причем рабочий "третьей волны" мыслится уже не как придаток конвейера, которого можно заменить любым другим, а как разносторонне развитая, изобретательная, инициативная личность. Как справедливо отметил Тоффлер, если технология второй волны содействовала единообразию, технология третьей волны обеспечивает социальное разнообразие (11). Естественно, разнообразие как характеристика постиндустриального общества воплощается не только в области экономики – оно пронизывает все сферы и подсистемы общества, изменения в которых могут быть описаны при помощи категорий постмодернистского мировоззрения. Утверждение разнообразия как некой фундаментальной основы гарантирует плюрализм, то есть равноправное существования самых разных позиций, и постиндустриальное общество создает определенные условия для реализации этого постмодернистского принципа.
С принципом плюрализма неразрывно связан принцип децентрации, воплощение явственно прослеживается в постиндустриальном обществе, ведь последнее фактически лишено того единого и основополагающего центра, вокруг которого вращается вся социальная жизнь. Это в полном смысле "мозаичное общество", которое то и дело меняет центры притяжения и отличается предельной подвижностью своих связей и зависимостей (12). Как отмечает социолог-постмодернист Зигмунд Бауман, время начальственных кабинетов, в которых рождались всеобъемлющие планы, во имя которых от каждого можно требовать послушания и согласованности действий, уходит в прошлое вместе с эпохой модерна. Мир больше нельзя моделировать как объект администрирования, обозреваемый с высоты стола генерального директора (13). Принцип единоначалия, который символизировал индустриальную эпоху, становится неуместным в постиндустриальном обществе. Децентрация охватывает практически все сферы общества наших дней: в производстве мы наблюдаем процессы демассификации и разукрупнения предприятий, в сфере управления происходит перераспределение властных полномочий центра в пользу регионов, а базисное планирование переносится на локальный уровень, а что касается доступа к информации, то новейшие электронные технологии предлагают невиданные доселе возможности для пользователей самостоятельно получать необходимые им сведения, независимо от цензуры центра.
Здесь следует отметить, что наряду с процессами децентрации и дифференциации в современном обществе имеют место и интеграционные тенденции. Так, налицо процессы экономической интеграции и образования наднациональных экономических и властных структур, например, становление Европейского сообщества. Одновременное наличие процессов дифференциации и глобализации мы имеем и в средствах массовой информации. Но, интеграция в эпоху постиндустриализма не предполагает господства центра, в данном случае речь идет скорее о некой координации, цель которой – успешное функционирование и развитие составных частей. Таким образом, в постиндустриальном обществе "третьей волны", налицо постмодернистские по своему духу процессы децентрации, но никак не анархии, так как децентрированные части не пытаются обособиться, а наоборот, стремятся к совместной деятельности, но уже с учетом индивидуальных, самобытных особенностей.
Принципы плюрализма и децентрации вытекают из общей установки постмодерна неприятия господства целого над отдельным. На эту же установку опирается и принцип фрагментарности. В общем его содержание сводится к утверждению, что универсальный мир модерна распался на бесчисленное множество разнородных фрагментов, и в этой пестрой мозаики уже невозможно выделить нечто абсолютное. Как отмечает Бауман, "для наших дней наиболее характерна внезапная популярность множественного числа… Сегодня мы живем проектами, а не Проектом"(14). В постмодерном мире уже нет места суперпроектам, вовлекающим людей в единое поле с целью их осуществления. "Техническая болезнь" гигантизмом, связанная с фетишизацией величины и размеров, уходит в прошлое. Постиндустриальному обществу чужды глобальные, "титанические" начинания, будь то "великие стройки коммунизма", "поворот рек" или отправка человека на луну, и не в силу того, что они не нужны, а из-за того, что им не предается излишнего значения. Эти, и подобные им "великие" проекты, интегрирующие огромные массы людей, а также связанный с ними пафос, неотвратимо уходят в прошлое.
Фрагментируется также и социальная структура общества. Некогда монолитные классы распадаются на подвижные социальные группы, с которыми индивид себя уже не идентифицирует. Если еще 30 – 50 лет назад жизненный путь человека и круг его общественных связей определялись в первую очередь тем, к какому классу или социальному слою он принадлежит, и лишь во вторую – его личными способностями, то "многомерный человек" постиндустриального общества может выбирать и строить по своему усмотрению те отношения, в которые он вступает с другими людьми, тем самым, последние все меньше и меньше слепо господствуют над ним, как это было в эпоху индустриального капитализма (15). В наши дни мало кто сомневается в искусственности и поверхностности любых стереотипов, и, как метко заметил Мишель Турнье, "униформа выходит из моды"(16). Что касается проблемы расовых и межэтнических отношений, то, по мнению Тоффлера, более ни одна расовая или этническая группа, ни одна религия или национальность не имеют монополии на привилегированное положение в мире: будущее не принадлежит какой либо расе, а белая интермедия будет заменена "техноцветным будущим"(17). Нет места в сегодняшнем обществе и всеобщему признанию отдельных личностей, – фактически дело обстоит так, что узкие группы людей признают своих собственных гениев. "Отождествление" с великими именами, героями современной истории становится все более затруднительным и менее уместным.
Социальное дробление неразрывно связано с утверждением фрагментарного, децентрированного образа мышления людей: постиндустриальное общество уходит из-под власти всеобъемлющих универсалий. А их власть, иногда агрессивную, иногда мягкую и незаметную, но, при этом не менее действенную, не следует недооценивать. Еще Герберт Маркузе, исследуя специфику развитого индустриального общества отмечал, что его характеризует господство над сознанием человека общих понятий типа "Нация", "Государство", "Партия", "Конституция", "Университет" и т.п. Казалось бы, говорил он, что этим универсалиям не соответствует ничего, кроме тех предметов, которые они представляют, но, тем не менее, они начинают действовать как самостоятельные сущности, причем сущности, зачастую решающие вопросы жизни и смерти. Таким образом, люди начинают выступать не как индивиды, а как "представители" Нации, Корпорации, Университета. происходит процесс идентификации личности со стоящей над ней сущностью – организацией, классом, национальностью, расой, и т.п., в результате чего индивидуальность подменяется довлеющей универсальной реальностью (18).
Процессы преодоления господства общих понятий и отождествления индивидов с ними постепенно набирают силу в постиндустриальном обществе, – Тоффлер смотрит на эту проблему гораздо оптимистичнее Маркузе, ведь, по его мнению, приход общества "третьей волны" качественно изменяет проблему идентификаций, которые становятся более кратковременными, так как люди принимают или отказываются от каких либо компонентов своих идентичностей быстрее, чем когда либо (19). Таким образом, можно сделать вывод, что сознание перестает быть "универсальным" и становится "клиповым", то есть отходит от общезначимых и постоянно воспроизводящихся схем мышления, отдавая предпочтение коротким, но при этом нестандартным и насыщенным мыслям.
Здесь уместно провести аналогию с характеристикой культуры информационного общества как блип-культуры. По мнению Тоффлера, вместо длинных "нитей" идей, связанных друг с другом, в сегодняшнем мире мы имеем дело с новыми образами и представлениями – "блипами" информации: короткими сообщениями, объявлениями, командами, заголовками новостей, отрывками из песни или стиха, коллажами и т.д., которые не согласуются со схемами и не поддаются классификации – отчасти потому, что они не укладываются в старые категории, отчасти потому, что имеют странную, текучую, бессвязную форму. Тоффлер считает, что сталкиваясь с блипами люди "третьей волны" чувствуют себя свободнее, так как не пытаются втиснуть новые данные в стандартные категории и рамки "второй волны" или просто заимствовать готовую идеальную модель реальности; вместо этого они желают устроить все на свой собственный лад, снова и снова изобретая приемлемые для себя модели, что ложится грузом тяжкого бремени, но, вместе с тем, и открывает большие возможности для развития индивидуальности, демассификации личности и культуры (20).
Вхождение фрагментарности в жизнь современного общества также связано с возникновением так называемой контркультуры. Как отмечает Этциони, движение контркультуры еще глубже подорвало рациональное мышление и легитимацию основного проекта, возвысив до уровня добродетели психологическое удовлетворение от небольшой работы, скромного потребления и открытых отношений с другими людьми, природой и самим собой, отношений, не измеряемых вещами. Подлинный рост, по его мнению должен усматриваться не в экономике, а в гармоничных отношениях между людьми и более глубоком понимании себя и других. Жизненность, которую люди потеряли в конце длинной цепи рациональностей, контркультура, какие бы она формы не принимала – "дети цветов", культура наркотиков, "коммуны", определенные культы – находит в непосредственном удовольствии, в свободном проявлении порывов, в нерациональном или иррациональном поведении, в заботе скорее о личностных, чем производственных нуждах (21). На самом деле, понятие "контркультура" представляется нам не совсем удачным, в том смысле, что по сути последняя не является единым целым, – речь должна идти скорее о множестве "контркультур", то есть различных маргинальных движений, противостоящих или просто расходящихся с основными, "легитимными" моделями поведения в обществе. Более того, со времени шестидесятых, когда контркультурные движения стали играть заметную роль в западном мире, произошло решительное изменение отношения к ним, да и вообще изменился их статус. Дело в том, что пласт контркультуры охватывает значительную часть сегодняшнего общества, что, в свою очередь, дает основание охарактеризовать его как общество "контркультур", причем последние утрачивают свой негативный оттенок. Таким образом, в обществе конца ХХ века нет единой культуры – существует множество различных культур, что и указывает на фрагментарную структуру современного общества. Положение дел таково, что некогда маргинальные субкультуры выходят на передний план: возникает парадоксальная ситуация – меньшинства, будь то национальные, сексуальные, религиозные, в своей совокупности оказываются в большинстве. Вместе с тем, подобная ситуация указывает на то, что мир становится ближе к человеку: последнему уже больше не надо подстраивать свою индивидуальность под общую идею, он может полноценно жить своей собственной жизнью, выбирая собственный фрагмент культурного пространства, не оглядываясь на общепринятые стереотипы. Собственно говоря, мир является фрагментарным с точки зрения стороннего наблюдателя, но, с точки зрения того, кто непосредственно включен в данный фрагмент – мир выглядит довольно целостным, ведь, зачастую, из всего многообразия реальности человеку доступен лишь его мир, его фрагмент, его собственноличная "контркультура", за пределы которой ему не суждено вырваться – не из за того, что это в принципе невозможно, а из-за того, что за пределами для него нет ничего значимого. Как писал профессор Сорбонны М. Маффезоли, "можно сказать, хотя бы в гипотетической манере, что homo economicus, устремленный вдаль, к господству над природой, и homo politicus, зачарованный властью и голосующий за или против нее, могли бы уступить место тому, кого можно назвать homo aestheticus, который интересуется прежде всего тем, как ощутить некие эмоции в рамках принадлежности к тем или иным малым группам"(22). Примечательно, что ведущие теоретики постструктурализма Ж. Делез и Ф. Гваттари, исследуя специфику проявлений маргинальности, также пришли к выводу, что в современном обществе налицо тенденция дробления макроскопических социальных образований с устоявшимися и определенными культурными стереотипами на малые группы со своей локальной культурой и маргинальными интенциями. Подобные микрогруппы французские мыслители назвали "племенами", обладающими собственной "племенной психологией", и в общей сложности образующие "племенную культуру", интегрированной на уровне "групповой солидарности". Постулируемый Делезом и Гваттари "новый трайбализм" является еще одним подтверждением реальности процессов культурной фрагментации в постиндустриальном обществе.
Несомненно, особую роль в формировании фрагментарной культуры играют телекоммуникационные электронные технологии. Именно они создают техническую возможность для создания сверхнасыщенного информационного поля, которое практически повсеместно окружает современного человека, но, при всей его вездесущности, воздействие его, носит скорее выборочный, адресный характер. В постиндустриальном обществе происходит отход от централизованного распределения информации, что проявляется в развитии телевидения в направлении увеличения числа каналов, адресованных на различные аудитории, а также распространения кабельного и спутникового телевещания. Практически неограниченные возможности для доступа к интересующей информации и для общения дает глобальная сеть интернет. Влияние информационных и телекоммуникационных технологий на дробление общества на множество различных малых групп заключается в том, что благодаря им, человек может находиться в том "фрагменте" информационного пространства, который ему наиболее интересен. Если телевидение – это коммуникативная система с односторонней связью, то сетевые компьютерные технологии дают возможность для двустороннего, интерактивного общения людей в режиме реального времени. В связи с этим, можно отметить В связи с этим можно амбивалентность сложившейся ситуации: с одной стороны, индивиду предоставляется потенциально неограниченный круг общения и информационного обмена, а с другой этот круг замыкается на довольно узком, но при этом, следует заметить, и наиболее близком для данного человека секторе. Налицо реальные возможности для свободного выбора предпочтительного круга интересов и общения, причем благодаря индивидуальному доступу к информационной сети, нейтрализуется влияние среды "номинальных" групп, в которые индивид включен и вынужден, так или иначе, подстраиваться под стереотипы принятого в них поведения.
Завершая рассмотрение проблемы фрагментарности в постиндустриальном обществе, следует отметить, что наряду с процессами дефрагментации, имеют место тенденции к так называемому "стиранию граней" между когда-то противоположными сущностями. Так, стираются не только грани, разделяющие классы, расы, нации и государства, не только границы между реальным и виртуальным, но и меняются специфические модели половой принадлежности: и это проявляется не только в повсеместной эмансипации, но и вообще в новом отношении к сексуальной идентификации, ведь не случайно "унисекс" как стиль поведения и самовыражения стал популярен в последнее время. С первого взгляда, может показаться, что "стирание граней" противоречит фрагментации, что эти две направленности противоположны по своему духу и взаимоисключают друг друга. Да, бесспорно, фрагментация предполагает прочерчивание новых граней, но, при образовании новых происходит стирание старых, в основном искусственных границ (23). таким образом, речь идет лишь о другом способе организации действительности, не накладывающем на реальность сетку из бинарных оппозиций, таких как истина/ложь, вещь/знак, субъект/объект, мужчина/женщина, норма/отклонение и т.п. Конечно, здесь возникает ряд проблем, связанных с потерей самости, растворением в обезличенном пространстве и т.п., но так или иначе, мир постиндустриального общества более не является разделенным на антагонистические пары, типа черное/белое – это мир, представляющий скорее мозаику, коллаж с бесконечным набором цветов, граней и форм.
Постмодернистская культура характеризуется особым отношением к игре как специфической человеческой деятельности, ведь именно свобода "языковых игр", по мнению Лиотара, является основой постмодернистского мировоззрения. Технологии постиндустриального общества позволяют расширить вхождение игрового начала в деятельность человека. В постиндустриальном обществе неожиданно воплощаются идеи Герберта Маркузе о том, что на смену "принципу производительности" должен прийти "принцип удовольствия"(24). По его мнению, человеку необходимо вырваться из пределов материального производства – царства отчужденного труда и погрузиться в мир игры и фантазии. Труд должен стать средством самовыражения и реализации индивидуальных способностей, и, как полагал Маркузе, это возможно при превращении его в игру, в разновидность отдохновения. По мнению В. Красильщикова, леворадикальные идеи Маркузе находят воплощение в… персональном компьютере. Компьютер открывает реальную возможность сделать труд своеобразной "игрой" и вывести человека из-под контроля технобюрократии. Характерно то, что первый персональный компьютер, собранный в 1976 году инженерами Джобсом и Возняком, был создан именно для игры, т. е. для того чтобы удовлетворить потребность "быть", потребность в самовыражении и творчестве (25). Таким образом, постиндустриализация связывается с превращением процесса труда в разновидность творческой деятельности, возможности для которой увеличиваются с вхождением в жизнь людей не подавляющей человека техники.
Еще одну параллель между постмодерной культурой и технологиями постиндустриального общества можно проследить на примере вхождения так называемого культурного измерения в производственно-экономическую сферу. Как отмечает П. Козловски, стандартные продукты для оптового рынка, т. е. продукты, имеющие нейтральный фасон, форму и пр. сегодня больше не пользуются спросом, в отличие от продуктов, чья мотивация на продажу не отвечает общему удовлетворению потребности, а обращена на какой-то определенный культурный слой (26). В экономике постиндустриального общества особая роль отдается символической, эстетической и психологической составляющим общей стоимости товара. Особое внимание начинает уделяться красоте технического изделия, которая состоит не просто в целесообразности, но в том, как данная вещь "входит в человеческое бытие"(27). Наиболее показательно тенденции гармоничного сочетания функционального, традиционного и эстетического компонентов проявляется в современном подходе к строительству. Сооружение современной архитектуры должно быть не только приспособлено к определенным функциям и обладать эстетической ценностью, но и обладать культурной значимостью, выражать дух и идентичность города и нации. О смене подходов в области архитектуры и строительства свидетельствует событие, произошедшее в 1973 году в американском городе Сен-Луис, где был взорван квартал новых благоустроенных домов, отмеченный в 50-е премией как образец воплощения самых прогрессивных строительных идеалов, но в которых никто не хотел жить: слишком стерильно и монотонно выглядело все. Таким образом, новейшие технологии в постиндустриальном обществе не могут рассматриваться вне контекста культуры, творения рук человеческих должны быть одухотворены, только тогда они не станут чуждой ему артефактной реальностью.
Научно-техническая революция поставила вопрос об использовании технологий, ведь последствия их необдуманного применения стали угрожать существованию самого человечества. Еще в 1964 году Маркузе заметил, что более невозможно придерживаться концепции "нейтральности" технологии, ибо технологию как таковую уже нельзя изолировать от ее использования (28). В связи с этим, к семидесятым годам возникла потребность в новой идеологии, которая могла бы оградить человека от подавления силой техники, которая, заметим, порою более эффективна, чем сила террора. С определенной степенью уверенности можно утверждать, что такую идеологию смогло предложить только постмодернистское мировоззрение. Именно утверждение постмодернистских взглядов, направленных против любых попыток абсолютизации и наделения привилегированным статусом какого-либо знания, сможет ограждить современное общество от реальной возможности превратиться в некое подобие оруэлловского государства, а ведь тотальность охвативших сегодня весь мир информационных сетей могла бы при определенном стечении обстоятельств, стать весомой предпосылкой для утверждения тоталитарного господства. Тем не менее, несмотря на установившуюся гегемонию информационной деятельности, попытки подчинить единому центру средства массовой коммуникации в настоящее время обречены на провал. Причину следует искать в том, что модернистская идеология больше не работает, ведь мир уже не представляет собой систему с четко выраженной осевой иерархией и императивным центром. В мире иронии и языковых игр более никакой текст не наделен особыми привилегиями и не может более звучать как манифест, претендующий на выражение общезначимой истины. Постмодернизм, таким образом, выступая против любых монополизирующих тенденций в культуре, является залогом недопущения тоталитаризма любого вида, а в особенности технологического.
Бесспорно, в рамках данного исследования не могут быть охвачены все изменения, произошедшие в обществе в последние десятилетия, но уже на примере описанных процессов, видно, что теория постиндустриального-информационного общества не может в полной мере раскрыть их сущность. Когда мы начинаем говорить о современном мире, мы неизбежно начинаем применять термины постмодернистской философии. Как уже отмечалось выше, сам эпитет "постиндустриальное общество" носит несколько сциентистский, технократический оттенок, невольно замыкается на научно-технической сфере и уводит в сторону от изменений в культуре в целом. Теория постиндустриального общества имеет скорее описательный характер, и лишь констатирует происходящие и назревающие изменения в обществе, а также дает некоторые футурологические прогнозы. Дополненная постмодернистским содержанием, она выходит с социологического на философский уровень рассмотрения нового общества и расширяет теоретическую базу его рассмотрения. Сегодня необходим обобщающий взгляд на весь информационный спектр, включающий электронные, телекоммуникационные, медиа- и виртуальные технологии , на их место и роль в жизни современного общества, и только с помощью средств постструктуралистской и постмодернистской философии возможно его достичь.
В свете особой роли постмодернистского подхода в осмыслении тенденций в обществе конца ХХ века, предлагается охарактеризовать его не только как постиндустриальное или информационное, но и как постмодерное, Данный термин более полно и адекватно описывает всю глубину перемен в современном нам мире, указывая на то, что определяющим фактором в его становлении является не только приход новых технологий, но и смена мировоззренческих установок, связанная с вытеснением модернистского способа мышления постмодернистскими умонастроениями.
В свое время Даниэл Белл ввел особую социологическую категорию "осевой принцип", с помощью которой стремился доказать, что общественные институты, отношения и духовные процессы не обусловлены каким-то одним фактором. Одни из них располагается по одной оси, другие по иной. Все зависит от того, какой осевой принцип избрать (29). Так, формационное деление в марксистской философии располагает ряд схем, построенных вдоль оси, за основу которой приняты отношения собственности. Цивилизационный подход строит свою периодизацию вокруг оси, представляющей собой социокультурные типы. Понятия предындустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества представляют собой ряды вдоль оси, за которую принято производство и виды используемых технологий. Следуя такой же логике, можно предложить другую схему, основанную на специфике знания, которая разграничивает общество на предмодерное, общество модерна и постмодерное общество. Под "спецификой знания" здесь понимаются основные категории мышления, основные религиозные установки и способы мировосприятия. В рамках такого подхода наступление эпохи модерн можно связать с началом установления особого отношения к знанию, со стремлением человека осознать бытие в целом. В самом широком смысле наступление модерна совпадает с точкой отсчета "осевого времени" Карла Ясперса. По его мнению, ось истории следует отнести ко времени около 500 лет до н. э. Именно тогда набирает силу духовный процесс, который ознаменовал самый резкий поворот в истории. В эту эпоху во всех направлениях совершается переход к универсальности: разрабатываются основные категории, которыми мы мыслили до последнего времени, закладываются основы мировых религий, которые и сегодня не потеряли своего значения (30). Тогда появился человек такого типа, который сохранялся до последнего времени, т. е. современный человек, человек модерна. Когда Мишель Фуко констатировал "смерть человека"(31) – теоретическую смерть – он выражал мысль о конце определенного периода, явившего нам образ современного человека. Сейчас формируется новый образ человека, обладающего специфической "постмодернистской чувственностью" – особым, плюралистичным отношением к миру, избегающим излишнего обобщения и диктата тоталитаризирующих истин. Это не сверхчеловек и не последний человек – это просто другой человек (постчеловек?), мировоззрение которого как раз и призвана описать постмодернистская философия.
Как отмечалось выше, наступление постмодерна связывается с отказом от универсальности, от стремления охватить все многообразие бесконечной реальности несколькими общими идеями или какой-то исчерпывающей философской концепцией. Предлагаемая в арсенал социальной философии схема предмодерн-модерн-постмодерн не претендует на исключительность и общезначимость. Данная парадигма не в коей мере не отменяет как стадиальный, так и формационный, цивилизационный и другие подходы к видению исторического процесса. Каждый из них имеет свои достоинства и недостатки, в каждом из них фиксируется та или иная грань социальной реальности, исходя из выбранной точки отсчета, и, все они имеют право на существование. Главное – избегать попыток объяснения множества явлений исходя из монистического решения, то есть не класть в основу социального познания какой-то всеобъемлющий "базис", будь то отношения собственности, научные технологии, изменения в культуре, этнические различия. Утверждение постмодерного общества требует и соответственного преобразования устоявшихся способов социального познания. Постмодернистскому мировоззрению чужда "фундаменталистская" установка". По мнению Н.Т. Абрамовой, в настоящее время происходит расшатывание устоев фундаменталистского идеала, о чем свидетельствуют следующие факторы. "Во-первых, идея об отсутствии инвариантных базисных истин для объектов различных классов (о неадекватности представлений о единых критериях истинности по отношению к любым утверждениям); во-вторых, идея о мозаичности, гетерогенности современных объектов познания; в-третьих, идея о смене тактики выбора базисного основания; наконец, в-четвертых, идея о приоритете индивидуального над целокупным"(32).
Таким образом, научно-технологические достижения конца второго тысячелетия, неразрывно связанные с изменениями в культуре в целом, формируют новый образ реальности, утверждение которого и позволяет говорить о сегодняшнем обществе не только как об информационном, но и как о постмодерном.
1. Touraine A. La societe postindustriale. P., 1969; Brzezinski Z.K. Beetween two ages. N. Y., 1970; Toffler A. Future Shock. N.Y., 1970; Bell D. The coming of postindustrrial society. N.Y., 1971 – в русском переводе: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999. 782 с.
2. Masuda Y. The information society. Bethesda, 1980; Toffler А. The Third Wave. N.Y., 1983 – в русском переводе: Тоффлер А. Третья волна. М., 1999.
3. Белл Д. Социальные рамки информационного общества // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986, с.330
4. Там же. С. 331
5. Дайзард У. Наступление информационного века // Новая технократическая волна на Западе. c.343-344.
6. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. С. 14 – 23.
7. Вспомним Адорно, сомневавшегося можно ли заниматься поэзией после Аушвица.
8. См: Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995. С.40.
9. Тоффлер А. Будущее труда // Новая технократическая волна на Западе. С.258.
10. Тоффлер А. Раса, власть и культура // Новая технократическая волна на Западе. С.286.
11. Тоффлер А. Будущее труда. С.258.
12. См: Панарин А.С. Политология. М., 1997. С. 246.
13. См: Бауман З. Спор о постмодернизме // Социологический журнал. М., 1995. №4. С 70 – 71.
14. Бауман З. Спор о постмодернизме. С 73.
15. См: Красильщиков В.А. Ориентиры грядущего: постиндустриальное общество и парадоксы истории // Общественные науки и современность. М., 1993. №2. С. 168-169.
16. Турнье М. Тело / / комментарии. М., 1996. №10. С. 98.
17. См: Тоффлер А. Раса, власть и культура. С.280-286.
18. См: Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 267 – 274.
19. См: Тоффлер А. Раса, власть и культура. С.283.
20. См: Тоффлер А. Третья волна // США – экономика, политика, идеология. М., 1982. №7, с. 99
21. Этциони А. Масштабная повестка дня. Перестраивая Америку до XXI века. // Новая технократическая волна на Западе. С. 303
22. Цит. по: Красильщиков В.А. Ориентиры грядущего: постиндустриальное общество и парадоксы истории // Общественные науки и современность. М., 1993. №2. С. 172.
23. О проблеме искусственных границ см: Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996. С. 187 – 204.
24. См: Маркузе Г. Эрос и цивилизация.
25. Красильщиков В.А. Ориентиры грядущего: постиндустриальное общество и парадоксы истории. С. 167
26. Козловски П. Культура постмодерна. С. 142
27. Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на западе. с. 138-139
28. Маркузе Г. Одномерный человек. С. ХIХ.
29. См: Гуревич П.С. Закономерности и социальные перспективы научно-технического прогресса // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 25 – 26.
30. См: Ясперс К. Истоки истории и ее цель / / Смысл и назначение истории. М.., 1991. С.32 – 33.
31. См: Фуко М. Слова и вещи. М., 1997.
32. Абрамова Н.Т. Границы фундаменталистского идеала и новый образ науки / / Философские науки. 1989. № 11. С. 42.
Емелин Вадим
მეორე გამოცემა, 2006, 10 ტომად, PDF 
